— … разведка фиксирует повышенную активность у фон Клейста…, — я очнулся, посмотрел на вытирающего пот начальника разведки фронта. Да… докладывать Мехлису — так еще задачка.
— Мы считаем, что Клейст готовит понтонную переправу. Поддержать танками, захваченный плацдарм в районе Кременчуга.
— Разрушить! Как только начнут строить — разбомбить! — закричал Мехлис. — Если Клейст прорвется у Кременчуга и ударит навстречу Гудериану… Вы сами представляете масштаб катастрофы!
— У нас не хватает авиации, — включился в разговор Тупиков. — Немцы имеют тотальное превосходство в воздухе.
Все генералы посмотрели вверх на вздрагивающий потолок.
— Для коммунистов, товарищ Тупиков, — назидательно произнес Хрущев, — нет слова «невозможно»!. Придумайте что-нибудь. Со Шкодами же решили вопрос!
Я поймал на себе внимательный взгляд Кирпоноса. Ага, вспомнил, кто эту штуку с «шкодами» придумал.
***
— Ну рассказывай, Пётр Николаевич, — с порога огорошил меня комфронта, — ты же удумал что-то? Я по глазам вижу!
Похоже, Кирпонос и в самом деле считает меня своим талисманом. Будто я эти идеи с дерева срываю. Эх, сюда бы нашу авиацию конца войны! Тех самых ребят, которые нынешних американских союзничков по всей Корее размотали! С ними и вопроса по танковым колоннам не было бы. Осталась бы куча металлолома от этих танков.
Но чего нет, того нет. А есть у меня знакомец среди летунов, который говорил, что штурмовики есть, да летать на них не получается. Об этом я Кирпоносу рассказал. Он у себя это дело записал.
— Мало, Петя, мало! Мехлису надо что-то такое, что его успокоит. А тут… Нет, не пойдет такое. Сам подумай — для того, чтобы порушить переправу через Днепр, предлагаем тренировать летчиков на новых самолетах.
— Ну не знаю… плотики с нулевой плавучестью нагрузить взрывчаткой и пускать на переправу с позиции выше по течению?
— Хорошая идея, — и это записал себе генерал. — Еще давай!
Что застрял? Придумал? — нетерпеливо спросил Михаил Петрович, когда я замолчал на минуту.
— Придумал. Кажется…, — осторожно ответил я. — Сейчас расскажу, только дослушайте меня до конца сначала, а потом ругаться будете.
В дверь кабинет сунулся Аркаша, но Кирпонос так его шуганул, что адъютант испарился в секунду.
— Рожай уже! — прикрикнул Михаил Петрович, сжимая кулаки. Видать, Мехлис добился своего и накачка прошла на ура. Наверняка сейчас не только в этом кабинете скрипят извилины в командирских мозгах. Хотя и без этого делалось очень много. Как по мне, намного больше, чем может обычный человек.
— У нас нет достаточного количества авиации, чтобы устроить массированный налет на переправу через Днепр, — начал я и Кирпонос кивнул соглашаясь. — Нам придется сделать ставку на один точечный удар. Самое большое — на два. — и снова кивок. — Поэтому предлагаю подготовить бомбардировку с тараном в конце.
— То есть ты хочешь послать летчика на верную гибель? Сам подумай, одно дело — в бою, там многие гибнут в горячке. А так, чтобы сознательно, с холодной головой? Даже если на земле согласятся, там… могут дрогнуть. Один долетит, второй отвернет. Понимаешь?
— Летчик может направить самолет в пикирование и выброситься с парашютом с небольшой высоты, метров триста. Я разговаривал с ребятами в Узине, такое возможно. Тут самое главное — подготовить такое. Уничтожить по возможности средства ПВО, сколько получится, в первой волне атаки, а потом, сразу после этого запустить два-три бомбардировщика, нагруженные по самое никуда, которые и врежутся в переправу.
— Петя, ты кто? — спросил комфронта после довольно продолжительной паузы, которую заполнил нервным постукиванием карандашом по столу.
— В каком смысле «кто»? — удивился я. — Адъютант ваш.
— Вот только поэтому я и не вызвал до сих пор конвой, чтобы тебя отвели на задний двор и быстренько расстреляли у стенки. Ты мне сейчас предлагаешь поставить… да всё поставить, включая голову, на… авантюру, случай! А если ПВО не выбьют и все эти летающие бомбы собьют нахрен на подлете? А летчики промахнутся и врежутся в воду, берег — куда угодно, только не в переправу? И я тебе сейчас еще сто причин назову, которые сделают эту затею достойной только того, чтобы потом рассказывать, какой Кирпонос был дурак? — он замолчал и в наступившей тишине громко хрустнул карандаш, который он сломал, сжав в кулаке.
— Но ведь раньше проходило? — спокойно спросил я. Вот не знаю, откуда у меня эта уверенность взялась. Во всем был прав Михаил Петрович, до последнего слова. А только я точно знал, что мой план сработает.
***
Узин — так Узин. Мне этот аэродром почти родным стал. Зачем искать бомбардировщики, если вот они — под боком. Вот только раньше я общался с простыми летунами, а сегодня — с комполка. Майор Козин — дядька видный, мужественный. А уж волосы… Не знаю, где он находит время на причесывание, но чуб у него казацкий, с волной. Такой женщине только подмигнет — и она его. Лет тридцать пять, вряд ли больше. Лицо открытое, на мир смотрит внимательными серо-зелеными глазами. Такому сразу хочется верить.
Но сегодня главное — чтобы поверил он мне. Потому что я его собираюсь подбить на такое…
Он, видать, сразу почуял, что я по его душу. Я только в штаб 138 бомбардировочного полка зашел, поздороваться не успел, а он весь подобрался, и почему-то на мои руки уставился, хотя они и пустые были: я планшет вместе со всеми вещами в «эмке» оставил.
— Здравствуйте. Адъютант комфронта старший лейтенант Соловьев, — представился я.
— Комполка майор Козин, — запросто ответил он и, козырнув, подал мне руку.
— А ведь я к вам, Михаил Николаевич, — чего кота тянуть, времени и так мало. Да и не мастер я хороводы водить. Неприятные вещи надо делать быстро, а не откладывать их, чтобы они портили тебе жизнь. — Поговорить нам надо бы…, — ну вот, уже волнуюсь, слова не в ряд пошли.
— Да вот сюда проходите, — показал он на открытую дверь. — Тут я обитаюсь. Вас как зовут?
— Петр. Петр Николаевич, — ответил я. Вот тут на меня и нахлынуло понимание всего, что вроде бы я и затеял.
— С вами всё хорошо? — спросил комполка. — Что-то бледный какой-то. Не раненый?
И не было в его вопросах ничего заискивающего или, наоборот, насмешливого. Искренне спросил. Чужой человек к нему пришел, а он переживает.
— Нет, всё в порядке, — ответил я. — Пойдемте.
Через пару минут майор и сам взбледнул. Он-то как раз даже лучше Кирпоноса понимал, что ему поручают. И насколько тонкая грань между успехом и крахом всей затеи.
— Да уж, теперь я понимаю, почему ты такой… приехал. Значит, плохи наши дела, если командующий на такое жизнь свою, почитай, ставит.
Прекрасно он понимает, что говорит. Павлов и Рычагов — они не пешки какие-то были. Это… такие фигуры… Так что за промахи могут поставить к стенке в один миг. Вот ты комфронта — а утром от тебя только заметочка в газете, что такой-то и сякой-то оказался… и далее по тексту.
Мы молча посмотрели друг на друга.
— Мы ведь по Клейсту и так плотно работаем, но успехи, мягко говоря… всякие. Потери у меня в личном составе… нет лишних людей. Но задача ясна. И мы ее выполним. Даже если останется один самолет, я, Петр Николаевич, сам в него сяду и всё сделаю. Так и передай: пусть не сомневаются.
Глядя ему в глаза, я понял — этот сделает. На зубах долезет, если надо. И из горящего самолета не выпрыгнет, пока на цель не наведет. И людей за собой повести сможет.
— Надеюсь, до такого не дойдет, — сказал я. — Я ведь не приказ заехал передать, это из управления фронтом сделают. Мне поговорить хотелось. Объяснить. А оказалось, и без меня всё понятно. Спасибо… за всё, Михаил Николаевич, — махнул я рукой. Какие люди, таких потом не делали уже. Штучный товар, одно слово.
***
В самолет я сел чуть ли не первым. Пока там все собирались и рядились, залез подальше и пристроился в уголочке со своей поклажей — кроме вещей я вез в Москву чуть ли не мешок бумаг по «Голиафу». А саму машинку наши ребята отстояли. Кирпонос ее оставил в Киеве. Я ей точно хорошее применение найду. Совсем скоро. Я не верил в то, что город удастся удержать. Немцы — спецы в маневренной войне. Не получится с Конотопом — обойдут его. Не выйдет с плацдармом в Кременчуге — еще где-нибудь переправят танки. Но придержать Клейста надо. Козин летчик боевой, верю: такой сам направит самолет с бомбами на переправу. Но вот получится ли? Большой вопрос.