***

А вот у Веры меня ждал совсем не тот прием, на который рассчитывает муж, примчавшийся с фронта, получивший орден и вообще, хороший и красивый (местами) парень. Жена посмотрела на меня так, будто я самолично украл лучшие годы ее жизни. А она об этом только что узнала. Короче, семейный скандал. Даже не спросила, каким это макаром я утром попрощался, а потом вернулся.

Поначалу я не разобрался, завалился к ней в комнату, говорю, мол, давай, корми мужа, а то он до утра свободен, хотя для этого весь день и летал по столице и ее окрестностям. После завода я ведь опять в Генштаб, связался с Киевом, меня послали на аэродром в Кубинке. Пока туда добрался, там нужный самолет нашел, узнал у ребят, что в самом лучшем случае вылет утром. Но вместо предложенного богатырского сна в казарме я отпросился в Москву. И что я вижу? Жена мечет на меня взгляды такого накала, что впору за целостность одежки начать переживать: того и гляди дырку прожжет. Возможно, что и насквозь.

— Так, Вера Андреевна, а ну рассказывай, в чем моя вина, — сказал я, садясь на старенькую табуретку. — А то я теряюсь в догадках. Времени мало, так что давай его экономить. Ты говоришь, почему сердишься, я говорю, в чем ты неправа, и мы живем дальше в мире и любви.

— Ты… ты, Петя, — грудь моей красавицы под домашним халатиком так заходила от возмущения, что я чуть не облизнулся, — не сказал мне ничего… про квартиру! — выпалила она.

— Не пойму причины беспокойства. — что-то я резковато с этой табуретки встал, сильно жалобно она скрипнула. А может, она историческая и именно с этого предмета мебели барыня в промежутках между написанием стихов лампочки закручивала? — Не сказал вчера, сказал бы сегодня, Тем более что вчера еще толком ничего и непонятно было.

— Что ты хоть понимаешь, Соловьев? — говорит Вера, а я тем временем подбираюсь потихонечку к ней. — Ко мне на работу приезжал целый капитан госбезопасности! Да я три раза чуть не описалась, пока до кабинета дошла!

— И что же сказал этот самый капитан? — спросил я, захватывая свою жену в крепкие объятия.

— Он из хозуправления, — Вера поняла, что сопротивление бессмысленно и решила сдаться на милость победителя, обнимая меня. — Заместитель начальника, я записала, чтобы не забыть… Да пусти же, Петя, мне посмотреть надо! — она полезла в сумочку, достала блокнотик и прочитала: — Смирнов Павел Петрович. Сказал, завтра поедем квартиру смотреть! Отдельную, Петя! Ты со мной?

— Какое там? Ты же знаешь, я человек подневольный. И так чудом, можно сказать, день выцарапал. Сама поедешь, и посмотришь. — тут я включил голос опытного специалиста по новым московским квартирам: — Последний этаж не бери, на первый тоже не соглашайся. Комнат… три, пожалуй, хватит. Или четыре возьмем?

— Ох, Петя, балабол же ты! Какую дадут, такую и возьмем. Перебирать он еще вздумал, — и меня наконец-то наградили поцелуем. — Ой, слушай, мне же теперь надо сбегать Люсю предупредить, что я ее на концерт не беру! Мне же билеты дали!

— Что за концерт? — спросил я в недоумении. — Даже не думал ни о чём таком.

— Ну ты даешь! — удивилась Вера. — Вся Москва афишами заклеена, билетов не достать! Один ты, наверное, и не слышал ничего! Значит, скоро сам всё увидишь!

Глава 14

Невысокая девушка с длинной косой, перекинутой на грудь, стояла на сцене в простом зеленом платье с единственной маленькой брошкой прямо под кружевным воротничком.

— А сейчас перед вами выступит артист Госконцерта… — она сделала паузу, набрала побольше воздуха и, восторгаясь не меньше собравшихся зрителей, продолжила: — Вольф!.. Григорьевич!.. Мессинг!

Тут, понятное дело, все повскакивали с мест, давай аплодировать. Мужик, сидевший рядом со мной, чуть ладоши не отбил. Еще никто не вышел, а у него уже и челюсть отвисла. Короче, полный успех до начала представления.

Свет от прожекторов сошелся на середине и на сцену вышел худощавый, я бы сказал тощий, еврей. Лет сорока, наверное. Темно-синий бостоновый костюм даже висел на нем немного. И ворот рубахи был чуть великоват, отчего его тонкая шея казалась чуточку птичьей. На голове копна курчавых волос, такие, знаете, в барашек, ровными поперечными рядами. Улыбнулся скупо, поклонился. Молча подождал, пока народ нахлопается уже. И при этом всё так же улыбался одними уголками рта.

Я почему так подробно про него рассказываю? Так мы с Верой сидели на втором ряду у прохода, всё от нас буквально в нескольких шагах происходило! Всё видели, ничего не пропустили! Знатные билеты моей жене достались! Или это ей за меня дали? Кто ж его знает, я не спрашивал.

Слухи про этого Мессинга после войны ходили самые невероятные: и личным врагом Гитлера он был, и Сталин к нему советоваться чуть не через день ездил, и в банке по трамвайному билету сто тысяч смог получить. Ну, про гипноз и чтение мыслей — это только ленивый не рассказывал. Думаю, что большинство этих слухов — брехня и артист их сам запускал в народ, для популярности. Хотя самолет он за свои купил. Дружок мой году в сорок четвертом видел Як-7 с надписью «Подарок от советского патриота В. Мессинга Герою Советского Союза Ковалеву». Не жлобился, значит, по подушкам добро не ныкал.

А про чтение мыслей мне на зоне рассказывали и показывали. Практика нужна огромная и тренироваться надо постоянно, а так — ничего особенного. Артист чувствует мельчайшие движения рук подопытных. Плюс обладает редкостной наблюдательностью. Есть и помощники в зале — куда уж без них.

В начале представления Мессинг попросил всех сцепить ладони в замок, а потом сказал, что разнять их никто не сможет. Добрая половина зала показывала склеенные руки над головой. Потом он набрал человек по пять мужчин и женщин из тех, кто его послушался, и начал над ними потешаться. То одну дамочку заставил поверить, что ей пять лет и она читала стихи про зайчика детским голосом, то мужика между стульями как деревянного укладывал.

Народ, вестимо дело, держался за животики. Одному гражданину на сцене, который хотел бросить курить, он сказал, что тот никогда не курил и ему от папирос плохо. А потом разбудил и предложил затянуться. Тот достал из кармана пачку «Казбека», зажег спичку… и убежал за сцену, весь зеленый.

Ну а после он этим, над которыми потешался, сказал что тут наводнение и пора спасаться. Они и ботинки снимали, и на стулья залезали, а одна дамочка хотела взобраться наверх по занавесу, так ее еле сняли, до того она прыткая оказалась.

Отпустив разбуженных зрителей, которые долго не могли понять, зачем они залезли на стулья и с какой радости все натурально над ними ржут, Мессинг объявил, что сейчас он продемонстрирует силу мысли и всякое такое прочее. Он спустился в зал и пошел вдоль прохода, выбирая себе того, кто поможет ему. Подошел к женщине с пятого ряда. Она следила за залом, пока артист отвернулся и заметила, где сидит зритель, который написал записку и спрятал в карман. Мужчину с запиской артист нашел, просто взяв эту дамочку за руку. Вестимо дело, все опять начали хлопать, а я, дурень, возьми и скажи Вере, что это всё фокусы. И надо же такому случиться, что этот самый Мессинг всё услышал.

Видать, это дело ему не сильно понравилось, но виду он не подал и подошел к нам с широкой хитроватой улыбкой.

— Хочу доказать вам, товарищ старший лейтенант, — говорит этот Вольф Григорьевич, да с пафосом, аж руки вверх поднял, — что никаких фокусов я не показываю, а всё это просто еще недоступно науке.

— Никаких трудностей, товарищ артист, — говорю я, поднимаясь со своего места, — готов помочь в демонстрации силы, пока еще недоступной науке.

Поставил он меня лицом к залу, давай, мол, старлей, запоминай, где записочку спрячут. Ну я и стою, отсвечиваю туповатой улыбочкой. Показал пальцем на женщину ряду примерно в двенадцатом, она что-то быстро написала в блокнотике и спрятала в сумочку. Ну, и скомандовал Мессингу, давай, готов.

Артист повернулся, взял меня за руку и говорит, мол, вы, дорогой товарищ, молчите, а я сам дальше. А я про женщину в синем и думать перестал, а ворочу рожу от мужика в десятом ряду, приметного такого, с шикарной лысиной. Он еще то и дело её платком протирал. И знаете, купился Мессинг на мою хитрость, вывел меня прямо к этому самому мужичку и говорит: